Вообще-то надо бы начать с начала, а у меня получилось — с конца )). Сынуле моему скоро год и, почему-то, ко мне все чаще приходят воспоминания о том, как это было...

К беременности мы долго готовились, но, увы (спасибо врачам нашей бесплатной медицины) первая попытка оказалось неудачной. Слава Богу, к тому моменту в моей жизни уже появилась «моя» врач, и, когда однажды утром я поняла что что-то не так, я бросилась именно к ней. Потом была истерика у нее в кабинете, слова утешения, направление на выскабливание и слезы, слезы, слезы...

Но прошло всего 4 месяца и грамотно подобранное лечение и огромная моральная поддержка сделали свое дело. В первый же день задержки тест показал две полоски, и я сразу кинулась к ней хвастаться.

Дальше все пошло, как по маслу и, хотя я наблюдалась у своего врача не бесплатно, ни за какие деньги невозможно купить такое теплое и человеческое отношение. Увы, все хорошее когда-то кончается, и к концу октября срок расставания с моим ангелом-хранителем стал приближаться неумолимо. Она посоветовала мне рожать в роддоме при ГКБ № 29 у своей хорошей знакомой, что полностью совпало с моими желаниями.

Итак, мы тепло распрощались, и я перешла под опеку врача роддома. Когда я завела с ней речь об оплате, она сказала, что это не главное, а главное — родить здорового ребенка без особого ущерба для здоровья матери. Затем предложила мне на выбор два варианта — либо мы оплачиваем контракт, и тогда я получаю все бытовые удобства в нем оговоренные, но моим врачом все равно будет она. Либо мы после родов платим лично ей, но тогда и в родовом, и в послеродовом я буду «на общих основаниях», но роды принимать все равно будет она. Разница между этими вариантами составляла около 300 долларов, и я выбрала второй.

В последние две недели мой муж переживал гораздо сильнее меня, взял отпуск, сидел со мной дома, только лично возил меня на осмотры и во время каждого визита умолял врача забрать меня в патологию. Очень боялся, что я начну рожать дома и, по неопытности, мы с ним сделаем что-нибудь не так.

Надо отдать должное врачу, она с ним не согласилась. После первого же «ручного» осмотра у меня отошла пробка, и вот, наконец, подошла дата предпоследнего осмотра — 26 октября, пятница. Меня посмотрели и констатировали, что организм полностью готов к родам, по большому счету, они могут начаться в любой момент. Но, так как впереди выходные, меня отпустили до понедельника со строгим наказом из дома не выходить, лежать в постели, резких движений не делать. А в понедельник в 9.30 утра явиться пред ее светлы очи с вещами.

И вот в понедельник рано утром я, по настоянию мамы, с трудом впихнула в себя несколько ложек геркулесовой каши, еще раз проверила содержимое сумки, и мы двинулись в путь. На этом этапе я совершила три больших ошибки — не взяла с собой мобильный телефон, часы и бутылку с водой, о чем впоследствии очень пожалела. Мне показалось, что путь от машины до дверей роддома занял вечность. Но вот мы пришли, вышла доктор, и муж дрогнувшим вдруг голосом поинтересовался — куда она меня забирает, рожать или в патологию? Врач туманно ответила, что пока не знает, и чтобы он позвонил ей часа через 3-4. На том мы и распрощались.

Но, как только за мной закрылась дверь приемного покоя, все сразу стало на свои места — я отдала девушке документы, а она мне — безразмерную рубашку и неопределенного цвета халат с оборванными завязками. Я вынесла мужу паспорт и сумку со своими вещами, в последний раз взглянула в его испуганное лицо и переместилась в другой мир, где мне поставили клизму и признали мою «побритость» удовлетворительной. Через некоторое время, после того, как действие клизмы закончилось, за мной пришла врач, и мы отправились в родблок. По пути мне бросился в глаза холодильник с ярко красной надписью «для плацент». Почему-то именно в этот момент я поняла, что отступать некуда, и мой сынуля скоро появится на свет, хотя никаких признаков приближения родов не чувствовала.

В родблоке меня долго обо всем расспрашивали, записывали «показания», и до определенного момента все было вполне мирно. Правда одна из врачей заметила, что «беременеть через 4 месяца после замершей очень плохо», но эти слова вызвали у меня лишь улыбку — все равно уже поздно )).

Потом пришла врач и во время осмотра проколола пузырь. Сначала воды вышло мало — врачи слегка заволновались, поставили кардиомонитор, но оказалось, что все в порядке. На этом этапе я все равно почти ничего еще не чувствовала. От меня требовали, чтобы я засекала интервал между схватками, а я их просто не чувствовала. Тут меня постигла первая неприятность — сестра стала колоть мне глюкозу и не попала в вену. Она, правда, извинилась, но легче мне от этого не стало. Никогда не думала, что глюкоза — это так больно: на сгибе локтя начал расплываться огромный синяк, а руку зажгло, как огнем.

Еще через некоторое время я наконец почувствовала схватки, они были примерно через 20 минут. Мне сказали, что все идет хорошо и на время оставили в покое. Я бродила по боксу, разглядывала оборудование, иногда забредала в туалет, смотрела, как в других боксах девочки комментировали свои ощущения по телефону, и жалела, что у меня нет такой возможности. Самыми неприятным было, когда смотрели раскрытие, зато после каждого такого осмотра воды отходили понемногу. Одну меня почти не оставляли, в палате все время кто-то был. А когда я надолго исчезала в туалете — тут же входила акушерка, поинтересоваться, не плохо ли мне. Схватки усиливались, раскрытие шло хорошо. Врачи сказали что природа «жалеет» близоруких женщин — обычно у них мягкая шейка и нет проблем с раскрытием. Я, к счастью, не стала исключением.

Между тем время перевалило на вторую половину дня, и в щелку между жалюзи я увидела счастливых папашек с букетами, из дверей роддома (а они находились как раз под моим окном) начали выносить сверточки, перевязанные ленточками. Это зрелище прибавило мне оптимизма — мамы сверточков так счастливо улыбались. :)

Схватки становились все чаще и сильнее, осмотры врача все болезненнее. Ужасно хотелось пить. Я сто раз обругала себя за забытую бутылку. Когда пришла акушерка и спросила, не нужно ли мне чего, я попросила воды, ни на что не надеясь. К моему удивлению, она сразу же принесла бутылку дистиллированной воды и разрешила пить по чуть-чуть. Стало легче.

Первая смена врачей ушла, количество народу в палате уменьшилось. я все ждала, когда же начнутся «потуги на низ» — но ничего подобного не ощущала. При каждой схватке я уже стонала и выла во всю. Пыталась принимать разные позы — массировала одновременно живот и поясницу — увы, ничего не помогало. Наконец пришла врач и констатировала, что все идет хорошо — в течение часа родим. Времени было около 16 часов.

Таким, образом, с начала «процесса» прошло всего 6 часов. Начитавшись рассказов бывалых, я ожидала, что все будет гораздо дольше. В качестве обезболивающего мне вкололи но-шпу и предупредили, что от нее может слегка кружиться голова. Мне как-то не повезло с медсестрами и, во время этого укола, моя вторая рука украсилась таким же огромным синяком. Головокружения я не почувствовала, зато мне вдруг стало ужасно жарко, казалось, что воздух в палате раскаленный, как в пустыне. Акушерка сказала, что это первый признак того, что роды скоро — организм как бы концентрирует энергию. Она пришла ко мне сразу после ухода врача, села рядом и начала «заговаривать зубы». Рассказывала про свою семью, внуков, погоду и т.д. Почему-то слушая ее, я думала о том, что то, что для нас великое событие в жизни, для них просто работа — тяжелая и не слишком хорошо оплачиваемая (хотя речи о вознаграждении не шло).

Наконец я почувствовала что-то похожее на потуги, пришла врач, и меня начали укладывать на кресло. Очки пришлось снять, и дальнейшее происходило для меня, как в тумане. Одели бахилы, привязали ноги, прибежала бригада и... схватки напрочь прекратились. Они на несколько голосов кричали «Тужься на схватке», а я уже не понимала — где схватка, а где нет — все слилось в одну сплошную непроходящую боль. Я просила обезболить — «Поздно, если не будешь тужиться, наложим щипцы». Я старалась изо всех сил, но, увы, моих усилий оказалось совсем недостаточно. Обстановка накалялась с каждой минутой — я кричала, на меня кричали, а результата не было.

Наконец, поняв что «от меня помощи ждать не приходится», вызвали педиатра-мужчину, и он начал давить мне на живот локтями. Буквально после второго или третьего нажатия мне вдруг показалось, что всю промежность обожгло огнем, но вслед за этим наступило огромное облегчение, и я услышала первый возмущенный крик МОЕГО РЕБЕНКА. Все радостно закричали: «Мальчик!» — и сразу же положили мне его на живот.

Из-за своей дурацкой близорукости и неудобной позы, я его толком и не видела — только чувствовала, что на животе у меня шевелится что-то теплое и живое, какой-то красно-фиолетовый комочек. Так как ребенок был в смазке, то все боялись, что он соскользнет с живота и велели мне его придерживать. Честно говоря, в какой-то момент у меня появилось ощущение, что это не человеческий детеныш, а что-то вроде космического пришельца.

Потом ребенка забрали и начали осматривать мои разрывы. И вот тут со мной случилась истерика — меня начал бить такой озноб, что я клацала зубами, и не могла сдержать дрожь в руках и ногах, из глаз ручьем лились слезы — я кричала и не давала врачам притронуться к себе. Мне казалось, что каждое их прикосновение снова вызывает ту же чудовищную боль. Из-за всего этого я даже не заметила, как родился послед. Сначала меня пытались увещевать словами, но потом махнули рукой и вызвали анестезиолога. Вот тут мне и пригодилась съеденная утром каша — на голодный желудок хуже анестезировать.

Анестезиолог обругал сестер за мои изуродованные вены и ввел катетер чуть выше кисти — там потом тоже был синяк. Уже засыпая, я поняла из разговоров врачей, что разрывы очень сильные и сделанная эпизиотомия не помогла.

Под наркозом мне все казалось, что я в аэропорту «Шереметьево — 2» иду по трубе, соединяющей аэровокзал с самолетом, только эта труба бесконечно длинная и все время петляет. И еще мне все время казалось, что где-то рядом скулит маленький потерявшийся щенок. Я все думала, ну почему же никто к нему не подойдет и не приласкает.

С трудом разлепив глаза я увидела, что лежу на каталке со льдом на животе, а рядом со мной на столе под лампой лежит мой сын, завернутый с головкой в одеяло, смотрит на меня и жалобно так поскуливает. Я протянула руку и впервые погладила его по шафранной щечке, сказала какие-то ласковые слова — он сразу стал скулить меньше. В палате никого не было — я посмотрела на часы над дверью — 19.00. Подумала о том, что муж и родные, наверное, сходят с ума от волнения.

Наконец к нам пришли люди. Та самая акушерка поздравила меня и сообщила, что сын родился в 17.00, вес 3100, рост 50 см. Потом тот самый мужчина-педиатр сообщил, что ребенок здоров, но у меня сильные разрывы, порекомендовал попросить, чтобы мне из дома прислали зеленку, которой надо обрабатывать швы. Акушерка попросила его приложить мне ребенка к груди, врач критически оглядел мою грудь размера А, и ответил: «Ну я не знаю... тут такая грудь...» — однако ребенка приложили, и он сразу начал сосать, чем вызвал всеобщее умиление. Потом его положили ко мне на каталку и повезли в послеродовое.

Я все не могла оторваться от сына, гладила его по щечками и успокаивала. В коридоре нам встретилась какая-то непонятная тетка в белом халате, которая вдруг начала на меня орать: «Вы этими руками неизвестно за что хватались, а теперь ребенку в лицо лезете,» — но она уже не могла испортить моей радости.

Меня привезли в палату и велели тут же снять рубашку. Вместо нее дали другую — она трещала и расползалась от каждого движения. Меня переложили на кровать, ребенка в кювез, медсестра принесла мне жидкого чая в щербатой кружке — но я и за это была ей бесконечно благодарна. Она запретила мне вставать и обещала еще зайти. Наконец, все успокоилось, и нас с сынулей оставили одних.

Каюсь, первая мысль, пришедшая мне в голову была — «второго ребенка ни за что и никогда». Но сейчас я беру свои слова назад, и готова пройти через это испытание еще и еще раз.

Потом пришла детская сестра, показала мне, как надо мыть и пеленать ребенка, сама его вымыла, завернула и приложила к груди. Часов у меня не было, а время, казалось, тянется бесконечно. Наконец, когда ребенок уснул, я самовольно сползла с кровати и потащилась к телефону, надо же было поделиться со всеми радостью. А потом была ночь, незашторенное окно, огни большого города где-то вдали и ощущение полного безвременья, как будто мы с ребенком одни на всей Земле и ощущение чуда — ведь это была первая ночь в жизни моего сына.

Во многих книгах написано, что после родов женщина отсыпается — не знаю как другие, но мне совершенно не хотелось спать, в эту ночь я практически не смыкала глаз и все никак не могла расстаться с ребенком, несмотря на настойчивые просьбы сестры положить ребенка в кювез.

Ну а о дальнейшем, наверное, надо писать совсем другой рассказ. В нем будет и о том, как у меня не было молока и очень мало молозива, а ребенку не хотели давать прикорм, как вместо индивидуальной зеленки всем обрабатывали швы из одной банки, как моему ребенку поставили диагноз «неврологическая симптоматика», потому что из-за слабой родовой деятельности он долго находился в родовых путях без кислорода. О том, как в роддоме не было мази для сосков и каждое прикладывание к груди превращалось в пытку, как неудобно слезать и залезать на высоченную кровать, когда тебе запрещено сидеть. О том, что измерять температуру тела и сдавать кровь на анализ надо почему-то именно в 5 утра. О том, как в первую же ночь глаза ребенка заплыли гноем, а врачи заявили, что это я его заразила, наверное, у меня в родовых путях была инфекция (но я-то знаю, что ничего не было). Зато там же была и первая «желудочная» улыбка и первые гримаски ребенка, и волшебное превращение голубых глазок в карие и трогательные письма мужа, над которыми я так плакала и огромное счастье от того, что вот теперь на этой Земле стало одним человечком больше, и именно я подарила ему жизнь. Надеюсь, она будет счастливой.