Была весенняя сессия, мне было 19 лет, второй курс, устный экзамен по физике. Я сидела в самом низу огромной аудитории, сдавала экзамен своему любимому лектору, светило солнце, рядом сидел одногруппник, который эту самую физику более чем хорошо знал, и настроение у меня было превосходное.

Разумеется, я получила свой «отл.» и помчалась в Шереметьево-2 встречать своего любимого. Он прилетал всего на неделю, ему надо было здесь защитить диплом, а потом он опять улетал в свое далекое забугорье, заканчивать стажировку, длящуюся уже почти год. Неделя пролетела незаметно, я иногда сдавала остатки сессии, мы с большой компанией его однокурсников обмывали новенькие дипломы, потом тягостное расставание еще на месяц. Потом он вернется, и я его больше никуда не отпущу, думала я, сидя за бумажной работой в приемке — надо же было как-то скоротать время.

Заподозрила я неладное задолго до дня «Икс». Болела грудь, новенький дорогущий лифчик стал мал в два дня. Господи, какие глупости! Такое со мной не случится, я очень хорошо знаю, откуда берутся дети, и... мы же вроде были осторожны. Правда, раньше я пила таблетки, но он прилетал всего на неделю, и глотать эту гадость целый месяц мне не захотелось. Да и денег было жалко. Кошмар. Да ладно, все будет хорошо.

За два дня до срока следующих месячных я не утерпела. Я вскочила со стула посреди рабочего дня, в самую запарку, и бросилась по аптекам за тестом на беременность. Близко не оказалось, пришлось ехать в Москву на электричке. Купила сразу два, прибежала обратно, разобрала дела абитуров и пошла в родную общагу. Хотя я и так знала, эти две полоски повергли меня в шок. Второй тест я просто утопила. Господи, мне всего 19, ни профессии, ни работы, ни мужа... А мама! А родственники! А ОН!!!

Наверное, забавно получить известие о будущем ребенке по аське. Он молчал минут 10. Я едва не поседела. Переспросил, уверена ли я. Нет, шучу. «Перестань нервничать. Тебе теперь нельзя. Нужно хорошо питаться и пить витамины. Все будет хорошо, успокойся. Я приеду уже совсем скоро». И немного погодя: «Вот черт, я тогда почти каждый день пил!»

Он приехал, мы сняли квартиру, перевезли туда наши вещи, хранившиеся по знакомым, и поехали в родной город. Расписываться мы не стали — мне всегда хотелось красивого платья, праздника и все такое, а меня тошнило по утрам... и потом, было обидно и хотелось все сделать поперек. Плюнуть судьбе в лицо.

Родня нас не очень поняла, но, в конце концов, разбила лоб об мое упрямство. Мы вернулись в Москву. Как мне захотелось учиться! Я уезжала к первой паре, возвращаясь после седьмой, решала задания, писала лекции, зубрила английский... Беременность протекала хорошо и легко, токсикоз прошел, наша девочка вела себя просто замечательно, и я потихоньку смирилась, потом привыкла, а потом стала гордиться ею. Впервые я почувствовала всю значимость и важность моего состояния на УЗИ, на 13-й неделе. Там маленький, крошечный малыш шевелил лапками, такой беззащитный. У меня из глаз текли слезы, я лежала, затаив дыхание. Жаль, Володя этого не видел. Доченька моя! Она начала меня тихонько пинать на лекциях, потом все сильнее и сильнее на зачетах, которые в силу моего рвения и старания были относительно легко сданы. Большой компанией мы съездили в Киев на Новый год, я была уже на 30-й неделе. Сдала экзаменационную сессию, и начала задумываться о родах.

Срок был поставлен на 10 марта. Сначала — где? Много читала о родах и роддомах в интернете, обзванивала, выясняла. Роды с мужем везде стоили несколько дороговато, мы могли себе такое позволить, но все-таки... Потом моя врач из ЖК меня допекла, и я стала ходить в школу материнства в Долгопрудном, где я и наблюдалась. Местный роддом там очень хвалили, послушав, я решила, что там и буду рожать. Кстати, огромное спасибо заведующей этой школы. К сожалению, не помню ее имени. Весь мой страх перед родами она сняла — она просто рассказала, что, как, зачем и почему.

Срок подходил, а Машенька все не торопилась, 12 марта я поехала сдаваться в роддом. Первый шок — у меня отобрали спицы. Книг я не взяла, и первые два дня сходила с ума от безделья. Рожаться абсолютно не рожалось, и я уже начала побаиваться, что придется стимулировать. В среду с утра отошла пробка. Как я была рада! Ну хоть что-то! Начались схватки, правда, слабенькие, и редко — 15-20 минут, ночь я спала кусочками, следующий день уныло сидела на кровати и гадала, когда ж это кончится. То есть начнется. Вовка все время звонил и спрашивал, когда же? К вечеру схватки усилились. Пошли с интервалом в одну-две минуты. Дежурный врач, однако, объявил, что я ни фига не рожаю, иди, спи, и не притворяйся. Заснуть мне, понятное дело, не удалось, я сидела в коридоре на стуле и тихо ревела. Ну, сколько можно, уже вторые сутки, и все еще не рожаю, и долго это будет длиться, доченька, ну пожалей маму...

Иногда пробегали медсестры, недобро поглядывая: «Ты не в родах! Иди, спи!» Уснешь тут. К утру схватки усилились и стали реже, но лежать стало вообще невозможно. Я ждала пересменки, ночной врач мне не особо понравился. Ну, наконец-то! Пришел дневной врач — Шелдяев Александр Николаевич. Увидел меня, сиротинушку, в коридоре на стуле, когда всем еще сны положено досматривать. Я жалобно попросила укол, чтобы хоть немного поспать (а спать хотелось жутко!), он усмехнулся, посмотрел меня и объявил:
— Какой укол? Мужу звони, сегодня родишь!

4 сантиметра!!! Уже! Ну, наконец! Урра! Я влетела в свою палату, с криком: «Я рожаю! Рожаю!» Получила сотню напутствий, позвонила Вовке... Потом были всякие малоприятные процедуры, привели Вовку, одетого в халат с рукавами до локтя, какие-то бахилы и зеленый чепчик. Тут мне сразу стало легче, я успокоилась и расслабилась. Теперь будем рожать. Наверное, еще долго.

Привели нас в предродовую. Там стояла застеленная кровать, и твердyщая (!) кушетка. Какое счастье! Этой кушетки мне всю ночь не хватало. Акушерка несколько удивилась, увидев наше пренебрежение к кровати, но потом сама притащила нам еще одну простынь. Меня начало прихватывать основательно, Вовка взялся массировать болевые точки, рассказывая всякую чушь про работу, вспоминая анекдоты и посмеиваясь над моими причитаниями о том, как мне было плохо ночью.

Честно говоря, я настроилась на долгое ожидание, схватки были уже приличные, но еще терпимые, по крайней мере, с массажем Володи. Около 12-ти из операционной вышел Александр Николаевич (там параллельно кесарево делали), посмотрел и спросил, хочу ли я обезболивающее. Потом, мол, поздно будет. Ну ладно, давайте. Фу-у-у... Мне пришлось перейти на кровать, лечь, и тут-то и пришлось туго. Может, оно и действовало, но лежа схватки намного сильнее, так что эффекта не было. Тут даже размассированные до синяков точки не помогали. Помучившись, я села. Сразу стало легче, только вот прибежала акушерка и завопила, мол, чего ж ты на голове-то у ребенка сидишь? Пришлось лежать.

Мне прокололи пузырь, и почти сразу пошли потуги. Но родзал был занят, там, в принципе, было второе кресло, но я никуда не хотела отпускать мужа. «Тогда дыши!» — скомандовала акушерка. Пожалуй, это и было самое тяжелое. С грехом пополам, немного погодя, мы перебрались в родзал, там со мной что-то творили, но я уже мало что понимала, было такое состояние, как будто я в прозрачной раковине со своим ребенком, нам с ней нужно что-то сделать, и это самое главное. Краем уха я слушала, что мне говорят, но вся была в своих ощущениях чего-то важного, такое чувство естественности происходящего, правильности, древности какой-то.

Из этой блаженности меня вырвал звонкий вскрик мужа: «Волосики! Ирка, я их уже вижу!» И откуда только у меня силы взялись? До того я тужиться-то едва-едва тужилась, только помогая чуть-чуть схваткам. Врач напряженно требовала от меня усилий, но я не очень понимала, о чем это она. А тут... И все произошло так быстро! Что-то выскользнуло теплое, и центр внимания сместился с меня на Это... Машенька заплакала, я металась, пытаясь приподняться (толпа в белых халатах загородила все), девочка моя, где? Это непонятное существо приложили мне к груди, оно было такое... такое! Я, затаив дыхание, смотрела на нее, Вовка придерживал ее у груди (одна рука у меня была под капельницей), Маша пыталась разобраться, как же тут молоко получают, сопела, кряхтела, строила умопомрачительные рожицы, и, наконец, решилась. Пока мы тут разбирались со своим сокровищем, мне, оказывается, чуть ли не жизнь спасали. Был дефект плодных оболочек, сильное кровотечение, мне вручную удаляли послед и пережимали аорту, влили в меня кучу окситоцина и плазмы, потом штопали. Ничего не чувствовала. Правда, укол новокаина мне вкатали.

8-9 по Апгар, вес 3510, рост 53 см. Ее оставили в родзале греться под лампой, а меня на каталке вытащили в коридор. Вовка бегал от меня к ней, хвастался, что она на него «посмотрела», «улыбнулась»... Хотя, я думаю, тогда еще рановато для улыбок было. Два часа спустя меня отвезли в палату, Вовка поехал на работу хвастаться, а я лежала одна в пустой комнате в какой-то такой сладкой полудреме. Машу приносили мне в тот день кормиться еще два раза, но она этот процесс восприняла без энтузиазма.

Прошла ночь. Утром мне прикатили Машу и оставили ее со мной — мы лежали в палате «Мать и дитя». Теперь уже насовсем. Я, передвигаясь с грехом пополам, покормила ее, и подошла к окну. Когда я рожала, за окном мела метель, а теперь все успокоилось, и присыпанный пушистым снегом скверик выглядел волшебно. Как в сказке, деревья вытягивали припорошенные ветви, а на руках у меня посапывал мой самый дорогой человечек.