У меня такое ощущение, что есть две темы, на которые люди готовы говорить всегда, независимо от того, сколько прошло времени после знаменательного события. Это армия — для мужчин и роды — для женщин. Я не оригинальна — лишний раз повспоминать — просто хлебом не корми, тем более, что все еще свежо... Совсем свежо, прямо скажем.

Беременность была желанной и легкой — все 9 месяцев за рулем, ни секунды токсикоза, маленький живот, сапоги на высоченных каблуках, купленные на пятом месяце, защита очередного диплома на восьмом, веселые сборища, на которые муж отпускал только после получасовой «профилактической» беседы, и — работа, работа... даже после того, как был оформлен декрет.

Девятый месяц пришелся на самую жару — это лето в Москве, прямо скажем, выдалось... Мне было плохо — исключительно из-за температуры. Странно то, что я боялась рожать с тех пор, как узнала, что мне это предстоит — примерно с десятилетнего возраста. Но, забеременев, бояться перестала. Мне как-то не верилось, что ЭТО происходит со мной и предстоит МНЕ. Сначала говорила себе: «Бояться 9 месяцев глупо», потом: «Куда уж теперь с подводной лодки». И еще: «Мыслить надо позитивно». Это последнее я прямо-таки прочувствовала до мозга костей. Мне безумно повезло с врачом в ЖК — просто чудо, что за женщина, профессионал и главное — не перестраховщик и не паникер. Я сдавала кучу анализов, но результаты обсуждала только с ней, и рада этому — все оказалось правильно.

Рожала я в ЦПСиР на Севастопольском проспекте. Приехала без схваток, без спешки и без ночных панических сборов — в десять утра, на машине (вполне могла бы вести сама), с любимым мужем и в каком-то заторможенном состоянии — хотелось побыстрее, но, сами понимаете, это ж не на бал. Дело в том, что за последнюю неделю Ксю совсем не выросла, подтекали воды — УЗИ показало маловодие, так что моя врач решила, что пора моей дочке рождаться... Тем более, что беременность была доношенная — 39-я неделя, шейка мягкая, ну и т.п. Короче, пора. Кстати, я считаю, что «плановое залегание» в роддом очень экономит нервы.

С собой мне велели взять только моющиеся тапочки. С ними-то я и вошла в приемное отделение. Там мне задали несколько дежурных вопросов, дали рубашку а-ля «параллелепипед с дыркой» и велели прощаться. Ну, мы попрощались, и я пошла по коридору.

В очередной бело-кафельной комнате меня «приняла» совсем юная санитарка (или медсестра, не знаю точно) — очень милая, совсем не грубая, в перчаточках резиновых.

Предложила лечь на койку на спину, под зад подложила таз, при помощи бритвенного станка (совсем не тупого, а вполне приличного, кстати) и ватного тампона, зажатого в ножницах, очень аккуратно меня побрила — руками при этом она меня вообще не трогала, и мы даже мило поболтали. Я очень старалась ни о чем не думать и переживать все по порядку, не заглядывая вперед.

Далее та же санитарка таз вынула, предложила повернуться на бок и в зад вставила шланг от висячей клизмы — малоприятно, конечно, но не смертельно, особенно, если схваток нет. Ну, после клизмы — понятно что, на толчке я сидела минут двадцать, никто не торопит — красота. Да, кстати, чистота кругом, все белое, никаких проблем. Рубашка не модельная конечно, но чистая.

Потом — душ. Тоже над душой никто не стоял — мойся, сколько надо и как тебе надо.

Потом уже другая тетушка меня забрала, мы подались в родовое отделение — куда-то наверх, на лифте.

В родовом отделении вообще красота — в плане условий все вполне нормально. Очень бросается в глаза возраст врачей — все молодые, в районе 30 лет, и симпатичные. Уже потом мне объяснили, что люди постарше просто не выдерживают чумового ритма работы — да я и сама в этом могла убедиться.

Меня положили в просторную четырехместную палату — предродовую. Там еще три девочки лежали, все на разных стадиях, с кем поговорить можно, а с кем уже и не особенно. Потом всякие формальности — вопросы, осмотры. После того, как мне человек пять ТУДА слазили, у меня и схватки начались — слабенькие, правда, но суть в том, что рожать мне по всем показателям было ПОРА. УЗИ, правда, показывало, что ребенок маленький от 2,600 до 2,750, но соразмерный. И потом — аппараты ошибаются.

В течение пары часов, пока не пришла на дежурство моя врач, я отвечала на вопросы, наматывала круги по комнате, пытаясь «нагулять» схватки, трепалась с девчонкой, которая ждала кесарева и старалась при этом удерживать между ног простыню, поскольку после осмотров кровь из меня потихоньку уже подкапывала. Опять-таки, по поводу условий — чистые простыни лежали в стопке прямо на столе — бери, сколько надо, никто не оговаривает.

Наконец, врач пришла, меня опять посмотрели и порешили — вскрывать пузырь. Я искренне старалась не думать о том, как это будет, и правильно делала — звучит страшно, описываешь — еще хуже, а на деле — совсем не больно. Под меня подсунули таз, во влагалище влезли железным крюком, абсолютно безболезненно что-то там проткнули, и из меня потекла вода — воды, так сказать, отошли. В ЦПСиРе такая политика — они считают, что нет смысла затягивать роды. Мне сказали, что эти хилые схватки могут продолжаться при первых родах до 14 часов, я измучаюсь, и на роды сил не будет, а так — все ускорится. Врачу я доверяла, так что протестов не было.

Итак, пузырь мне вскрыли где-то в 14 часов дня, и за два часа мне стало сильно весело... Мы с врачом оговаривали заранее вопрос анестезии. Я хотела эпидуралку, она не возражала. Надо отдать ей должное — она часто забегала (буквально «в мыле» — так они там вкалывают), спрашивала, терпимо еще или уже нет. Я как-то переоценила свои силы — подзатянула процесс. Можно было и пораньше попросить анестезию. Хотя это, может, и к лучшему. Когда я уже буквально завыла, меня перевели в родовой бокс — огроменная палата с кучей оборудования, с койкой и креслом. На койке я проорала благим матом еще полчаса, пока, наконец, пришел анестезиолог. Если бы мне кто раньше рассказал подробно, как делают эпидуралку, я умерла бы заранее, но тут мне было уже абсолютно на все плевать. Я что-то подписала, меня посадили на край койки, чем-то намазали спину, потом я почувствовала, как в позвоночник в районе поясницы вставили с хрустом несколько немаленьких штырей. Звучит страшно, но совершенно ничего не добавляет к ощущениям — схватки затмевают все. Боль космическая, других слов нет. Больно, но не страшно, как это не удивительно. С эпидуралкой полегчало, и я дожила до семи вечера. Вот тогда-то ее и отключили. Рожать под анестезией не дают — это может повредить ребенку. Слишком замедляется процесс.

За этот час — до восьми вечера, я полностью прочувствовала, что такое роды. Всю жизнь боялась капельниц, инъекций в вену. Тут мои руки были буквально обсажены иголками, в спине вообще непонятно что торчало, но как же все это пофигу.

Ближе к восьми меня заставили встать — постоять хорошо для ускорения процесса, кроме того, надо было выяснить, отошла ли анестезия, и смогу ли я на своих ногах перейти на кресло. С трудом, но перешла.

Что было на кресле, помню плохо. Мне пытались объяснить, как тужиться, у меня, видимо, ни черта не получалось. На животе был датчик, в какой-то момент сердцебиение плода слегка изменилось, мне стали внушать, что срочно надо тужиться, причем не так, а как-то еще. Все забегали, помимо нескольких врачей, пригнали еще бригаду реаниматологов — до меня дошло, что с ребенком что-то не так. Помню буквально: «Ребенок страдает...» — это мне сказал кто-то из врачей. Честно говоря, я особенно не испугалась — не потому, что не до того было, просто по реакции остальных чувствовалось, что ничего страшного не происходит.

Вообще, когда пытаешься тужиться, то боли уже не чувствуешь — ее забивает усилие, которое прикладываешь. Хотя до последнего момента я не очень понимала, куда его прикладывать, это усилие.

Наконец мне что-то там подрезали — я просто увидела скальпель и поняла — никакой дополнительной боли не было. И вот тут-то ЭТО и произошло. Как — не понимаю до сих пор. Я почувствовала, как что-то выскочило из меня, и боль сразу ушла. И моментально — сначала крик, потом плач — такой громкий. Я рыдала вместе с ней, но это было ЧИСТОЕ СЧАСТЬЕ.

Помню красный канат пуповины на своем животе. Никогда не думала, что она такая толстая. Врачи, сразу расслабились, заулыбались. Я услышала: «3,140, шикарный ребенок!» Боже, какое счастье!

Ее вымыли или вытерли — не знаю, но прямо тут, в родблоке, никуда не вынося, и положили на пеленальный столик, прямо голенькую, под большую лампу. Она сразу затихла — уснула, наверное, от пережитого. Кстати, она совершенно не была сморщенной или красной — такая гладенькая и светлая. Потом ее завернули и дали присосаться к груди, что она и сделала, даже не открыв глазки. Меня прямо на кресле, не спеша, зашили, добавив анестезии.

Потом дали позвонить домой, ко мне приехали, привезли поесть — аппетит был, но сплыл, когда появилась еда.

Следующий день дали отлежаться — палата одноместная, но рядом — еще одна, душ, туалет, биде и раковина — на две одноместные палаты. Акушерка приходит моментально по первому нажатию кнопки (а кнопки есть над кроватью, в туалете и в душе), заспанная, но доброжелательная, буквально на себе тащит тебя в туалет — ноги-то плохо слушаются после эпидуралки. И сама же просит ни в коем случае не вставать самой.

Первый день из меня текла кровь литрами, ужасно болела зашитая промежность, давление было на нуле, я еле добредала до туалета. На второй день вечером принесли ребенка, пришлось шевелиться: движение — жизнь. Короче, на 4-й день с прекрасными показателями мы осчастливили родных и близких выпиской.

Сидеть нельзя было еще неделю, потом постепенно все рассосалось. Молоко пришло еще в роддоме, пока еще кормлю грудью, хотя не полностью.

В принципе, я считаю, что все было хорошо, даже очень, если эти категории применимы к родам. Таких эмоций, как непосредственно после родов, я никогда не испытывала — эйфория, не то слово...

А теперь — у нас есть чудо, которое описать и сравнить с чем-нибудь совершенно немыслимо.

Имя ему — Ксения Сергеевна Майорова, Ксю, Ксеничка, Лялька и проч и проч и проч. Меня зовут Светлана, 28 лет, моя дочь родилась в 20.10, 25 июля 2001 года, и я благодарна за это Судьбе. Это очень желанный, любимый ребенок, которому все безумно рады.