Глава 1. Сквозь пальцы (про маму)

Ко второму браку я пришла все еще девственницей. Не ржать. Буквально девственницей, с диагнозом, определяющим психическое отторжение всяких сексуальных действий, разновидность вагинизма. Эту пакость я подхватила в 16 лет, когда веселый хирург, работая над случившейся кистой яичника, отхватил, кроме разросшейся кисты, понравившуюся ему фаллопьевую трубу и отрезал от обоих яичников по куску. Ему предшествовал не менее задорный гинеколог, с шутками и прибаутками пытавшийся провести интимный осмотр: «Не рассказывай мне сказки. Ваше поколение давно не только с мальчиками умеет общаться. Га-га.» В результате закостеневшая от ужаса девчонка с судорожно сжатыми окровавленными ногами попала на операционный стол, с которого сошла существом абсолютно не переносящим интимных прикосновений.

В 29 лет у меня за спиной остался довольно странный брак и пачка врачебных заключений о моей не только психической, но физической неспособности к естественному зачатию ребенка. Последняя фаллопьевая труба не могла уже проводить яйцеклетки, в следствии послеоперационного спаечного процесса.

О-О! И однажды на дружеской вечеринке я встречаюсь взглядом с красивым молодым человеком, почему-то щемит сердце. Прогулки по вечерней Москве, песни у костра, болтовня на кухне и неожиданное пробуждение в теплых объятиях. Ни у него, ни у меня не было сексуального опыта, все случилось просто. Сначала я умерла, потом родилась, и Он при этом даже не заметил моих диагнозов.

Задержка! Это ужасное или прекрасное слово? Вот хрень. У меня задержка менструации. Бегом в аптеку. Тест. ОНО. С трубной непроходимостью диагноз однозначен — внематочная беременность. Я бегаю по квартире, которую недавно сняли с Андреем, и то ли плачу, то ли ору: «Дура. Дура. Это моя единственная труба. Почему я не лечилась? Их же как-то продувают. Какая дура... Господи. Что делать? А-А!» Андрей хватает меня в охапку и увозит в Центр Репродукции на УЗИ.

— Спокойно, спокойно. Вам уже нельзя так скакать, девушка. Вы теперь солидная мамаша, владелица прекрасного зародыша. Да в матке он, в матке. Как попал? Ну, как Вам сказать... Я думаю, вполне тривиальным способом.

Как мы летели домой. На крыльях любви, счастья. Мы обнимались и кричали на всю улицу: «Ребенок! У нас будет ребенок!»

Андрей готовил мне вкусности, я важно расхаживала перед зеркалом, сложив руки под кофточкой. Свекровь скупала пачками детские журналы и шмыгала носом над фотографиями маленького Андрюши, свекр возил меня на анализы и осмотры, гладил по голове после приступов токсикоза и гордо смывал завтраки с чехлов ранее обожествляемой Мазды.

На пятом месяце из деревенской дачи привезли парное молоко. Я выпила чашечку, сочла жуткой гадостью и отправилась с Андреем на дружескую вечеринку. Было весело и шумно, мне говорили комплименты, по большей части глобальные. Какая ты стала э-э-э... эффектная... Вик!! Вик!! Ну ты даешь!.. Я тебя сразу заметил в этой толпе! Заметная такая... В суете и толкотне по рукам пошел ханурик — помесь хорька с норкой. Такой ласковый и красивый зверек. Я погладила и забыла. До сих пор не знаю, в чем причина, где исток. По прошествии месяца случилось непоправимое. Расписывать не буду. В итоге, без паспорта, обменной карты, денег просто с улицы попала в очень известную больницу в состоянии нестояния. К утру родила килограммовую девочку.

Заведующая отделением детской реанимации выписала рецепт на 2 ампулы редкого лекарства для раскрытия легких, каждое по 500 долларов. Была суббота, лекарство нашлось на какой-то базе, и вскоре его привез абсолютно пьяный курьер. Одну ампулу по дороге он разбил.

Малышка прожила 3 дня, в прозрачной сфере под контролем горы аппаратов. Я три дня была рядом, иногда держала ее за ручку, иногда гладила по головке. А в основном, пела ей песенки, тихие и заунывные, как моя остекленевшая душа. Когда она умерла, я продолжала петь. Мне казалось, если я замолчу, тишина расколет мир. Пела в реанимации, уже не Вероничкиной, а своей. Пела ночью и днем. Днем рядом сидел психиатр, ночью я открывала замки и ползла (паралич ног) на этаж ниже в детское отделение. Там, тоже за стеклом, лежали маленькие детские тела, на диванчике спала сестра. От моего мычания она просыпалась и убеждала, убеждала, что Веронички здесь нет, что я уже большая, а веду себя как маленькая, что я умная, образованная женщина, а веду себя...

Пришли анализы (из отделения особо опасных инфекций Санэпидемцентра). Обнаружили редкую инфекцию, опасную только для плода. Если бы заражение произошло на раннем сроке, сразу случился бы выкидыш, в моем случае — подросший плод боролся. Болеют этой гадостью парнокопытные, коровы да лошади разные, тяжело болеют, в отличии от людей. Переносят ее грызуны. Люди заражаются редко, болеют легко, можно сказать, незаметно. Опасна она только для беременных женщин. В общем, зараза моя — то ли молоко, то ли ханурик.

Все это я старательно рассказывала восторженно слушающему меня участковому инфекционисту. «Будем лечить,» — весомо резюмировала она и задумалась. На 2 месяца. После моей очередной истерики, краткое содержание которой можно передать в трех словах «Сделайте хоть что-нибудь» — мне выписали витамины. Дескать, как лечить неизвестно, главное не навредить, будем надеяться, организм справится (???). Каждый месяц я ездила в Санэпидемцентр (единственный на страну) и сдавала кровь в это самое отделение за громадной дерматиновой дверью. Отдел особо опасных инфекций. И каждый раз положительно.

Прошло еще полгода хождения по инстанциям и больницам. Н-да. Сейчас я соберусь и скажу, что чувствовала — !!! Нет. Не могу... Помог муж. Он обнимал меня и говорил, что мы нарожаем целую орду здоровых, веселых детишек, что вместе мы справимся со всеми бедами, что он любит меня. Однажды я оглянулась назад... Там были слезы и боль, но там была и радость. Я посмотрела вперед, и там не было ничего. Я уничтожала наше будущее, как жук-короед, медленно и верно щелкала челюстями, поглощая день за днем, чувство за чувством.

Отгадайте, что я сделала. Я тогда впервые зашла в Инет. Нет, я не влилась в конфу со своими горестями. Я еще не была способна к мало-мальски сносному общению. Я пошла по поисковым системам, анализируя сайты про больных коров.

Потом я пошла в аптеку и купила лекарства. С дозами были проблемы. И с местом, куда колоть. И как часто. Я рассматривала свою попу в зеркало и громко мычала, пытаясь придать страху иронический оттенок. Потом я влила в себя дозу, потом другую. День за днем, вечер за вечером огромные дозы сильнодействующих средств бились в крови за будущее моей семьи, за моего еще не рожденного и не зачатого ребенка.

Тыловая вырезка, точнее выколка, со временем приобрела фиолетовый вид, но физиономия излучала надежду, и муж молчал. Родители ничего не знали. Врачи намекали, что когда речь зайдет о Пить-Курить-Любить Мужчин, безопаснее для здоровья будет напиваться в зюзю и обкуриваться в бамбук. Но однажды мне позвонили из родного отдела и сказали неверящим голосом — отрицательно. Я сдала кровь через месяц и опять отрицательно. На семейном совете было решено, что пора прекращать со специальными таблетками. И тут нас опередили.

Ребенок начхал на наши предохранения и завелся тем самым тривиальным способом.

Через 9 месяцев (очень тяжелых вследствии подорванного здоровья, но это совсем другая история) родился Дeмьян Aндреевич Дaвыдов. Крупный, физически развитый товарищ, до сих пор употребляющий в охотку мамино молочко, в котором не плавают опасные вирусы, а резвятся группы полезных веществ. И вот что я скажу, подытоживая этот отчет — есть вещи и мечты, за которые СТОИТ бороться. Есть прошлое, которое НЕОБХОДИМО пережить. Есть невзгоды, которые МОЖНО побеждать.

Чего и Вам желаю.

Глава 2. Роддом замены не делает (про папу)

Когда в зал выписки торжественно вплыла медсестра с огромным кружевным кульком наперевес, мой законный супруг торжественно сказал «На» и протянул ей навстречу мокрую от нервных перетираний 500-рублевую купюру. Затем осторожно заглянул внутрь свертка и продолжил, уже обращаясь ко мне, вошедшей сразу за медсестрой: «Боже, Викуль. А там ничего другого не было?» Так наш сын познакомился с лучшим в мире отцом.

До этого счастливого дня мы прошли втроем через 9 месяцев ада. Начались они жутким токсикозом («какая ты прикольная, родная») и продолжились тяжелыми кровотечениями, реанимациями, сообщениями врачей: «Надежды нет», потом были 2 операции, потом привычно парализовало ноги.

После этого нас отказались принимать честные медицинские заведения (Центр Репродукции выписал меня в течение 5 минут, сразу после перевода из реанимации и заключения невропатолога о поражении мозжечка), а нечестные направляли в какой-то роддом для бомжей, помахивая припиской из «гнойной хирургии».

Все это время муж умолял, требовал, ругался с врачами, носил мою неподвижную тушу на руках по первому капризу, стирал в туалете больниц грязные тряпочки, кормил из ложечки собственноручно приготовленными вкусностями, пел жуткие бравурные песни существу в животе («мальчик или девочка? да ладно, вырастет — само решит»), успевал «по-быстренькому» сбегать на работу и под корень обкусать свои ранее идеально округленные ногти.

Мой любимый ни разу не сказал: «Держись! Ты сильная, Ты справишься,» — он ласково шептал: «Мы вместе, Мы еще и не такое видали, не по таким морям плавали».

И мы, наконец, приплыли. Приплыли к 4-килограммовому малышу, чей невероятно здоровый организм не справился только с одной вещью этого непредсказуемого мира — искусственной подкормкой в роддоме и среагировал на нее прыщами. Именно эти живописные прыщи явились причиной задумчивости отца-эстета и породили ставшую семейным анекдотом фразу насчет «ничего другого» с аннотацией «Роддом замены не делает».

Жизнь потекла тягуче и бесхитростно. Мы смеялись над уверениями «Мама услышит писк ребенка во сне и за 4-мя дверями» (на малейший хрюк в нашей семье подскакивал Андрей, я же могла спать хоть под там-тамы). Сильная половина, в лицах папы и сына, сначала обнималась и боролась на полу, потом поднялась на уровень диванов, прошли месяцы, и они уже веселым галопом сбивали меня по дороге из столовой в гостиную. Андрей ринулся в магазины игрушек и вскоре Демьян с интересом мог наблюдать папу, восторженно сжимающего трансформера.

В год сына гордый родитель пел, танцевал и показывал в лицах оперу «Демьяшка нюхает газон».

Кто лучший в мире подныряльщик под барахтающимся в бассейне и завывающим от счастья Демкой? Кто нарисовал тигра, объевшегося жуками так, что Демьян неделю чертил фломастером полосы на рубашках? Кто стал лучшим в Москве космическим роботом-рейнжером, потерявшим клешню после прямого попадания из гаубицы? Конечно ОН, тот, на которого можно стать похожим, если есть много каши и фруктов и делится игрушками.

...Потом сын в «Меге» выпал из тележки и получил черепно-мозговую травму. Андрея с нами не было — он отошел в туалет. «Скорая» привезла в Морозовскую детскую больницу, приемный покой после оказания первой помощи отправил в корпус нужного отделения на местной машинке. Машинка нас привезла не туда, водитель перепутал. И мы оказались в полной темноте, по колено в снегу, неизвестно где, на огромной территории старой больницы. Я до сих пор помню ранее новенький ботинок мужа, чернеющий в сугробе, как напоминание о том, что все проходит, что счастье нужно крепко сжимать и сильно беречь. Сын тихо плакал на руках Андрея, а тот шел, как молчаливое привидение, иногда резко останавливался и стучал кулаком в закрытые грязные окна и двери. А я семенила сзади с подобранным ботинком.

Сейчас все позади, невропатолог встречает нас с приветливой улыбкой и позади тяжелое заикание сына из-за травмы. Порадуйтесь с нами, родные, друзья, знакомые! Посмотрите, как ярко светит солнце и как смешно топает по тающим лужам крепкий мальчишка-медвежонок. Давайте забудем ко всем чертям собачьим ночные слезы взрослого мужчины, когда врач первый раз сказал о положительной динамике в анализах.

Я иногда всматриваюсь в круглую мордашку моего трехлетки, умного и талантливого, и вижу волю, характер и трепетную душу совсем другого человека — его папы, любимого и любящего мужа, и самого заботливого на свете папы.

Кстати, Андрей научился замечательно готовить в наши «тяжелые времена». И само собой как-то это семейная обязанность осталась у него. За эти три года я яичницы не приготовила.

Демьян в свои 3,2 пошел в подготовительный класс при школе «Аккорд», его дипломы и фотографии концертных выступлений тщательно коллекционируются бабушками. Тренер по плаванию говорит, что он прирожденный «дельфинист». А мама с папой счастливы простыми радостями родительской любви, когда плевать на дипломы и мнение учителей, главное, чтобы звучал рядом развеселый басок да топали крепкие ножки.